– Доброе утро, Феликс! – поприветствовал его знакомый бас.
Усатый сосед-храпун.
– Здрастьте-здрастьте, – ответил Феликс. – Как спалось, Геннадий Павлович?
– Плохо спалось, – с обидой сказал сосед. – Вы ночью на печатной машинке стучали?
– Есть грех.
– Зачем так? Люди сюда отдыхать приезжают, а вы спать не даёте!
Геннадий Павлович с достоинством вошёл внутрь, больше не удостоив писателя ни словом.
Феликс фыркнул. Сегодня этот индюк показался ему даже забавным. Он решил немного постоять, пока Геннадий Павлович окончательно не скроется в недрах столовой. И тут заметил странного человека, неуклюже пробирающегося по сугробу от строящейся новомодной гостиницы «Горные вершины». Человек был одет одновременно легко и неподобающее. Если бы не обстоятельства, Феликс решил бы, что перед ним военный в хитром обмундировании. Или в крайнем случае рыбак. Когда военный рыбак выкарабкался из снежного плена, Феликс понял, что на голове у незнакомца не белоснежный берет, а седые волосы. Седой военный, отряхнувшись, осматривался.
– Эй! Заблудился, солдат?
Пришелец нашёл глазами Феликса и, призывно махнув рукой, энергично направился к столовой.
– Так, – подумал Феликс.
– Феликс Алексеевич? – поинтересовался военный.
– Так точно, – невольно подтянул живот Феликс. – Но…
– Меня зовут Павел. Я вас вчера видел.
– Вчера?
– В прошлом цикле, – пояснил Павел. – Я догонял Эча.
– Проклятого Эча?
– Если он так представился, – развел руками Павел. – Мы можем поговорить, Феликс Алексеевич?
– Давай. Я собирался завтракать. Ты где остановился?
– Я только что прибыл, Феликс Алексеевич.
– Да что ты заладил… – поморщился Феликс. – Просто Феликс. На ты.
– Неудобно, – пожал плечами Павел. – Вы всё-таки старше.
Феликс покосился на седые пряди.
– Разрешаю, солдат… Значит, талончика у тебя нет… – перевёл он разговор на другое. – Ну, пойдём, что-нибудь придумаем.
– Не волнуйтесь, я не голоден.
***
Когда улеглась суета с подносами и тарелками, Феликс расположился за своим любимым угловым столиком на двоих и пригласил Павла сесть рядом. На нового приятеля окружающие косились, но помалкивали. Про Феликса знали, что он писатель. А друзья у писателей, как известно, бывают разные.
– Ты точно не голоден? – виновато спросил Феликс. – Я умираю, как жрать хочется. Стоит написать какую-нибудь вещицу, так в брюхе целая Марианская впадина образуется.
– Не стесняйтесь, – сказал Павел. – Чая мне будет достаточно.
– Ну, как знаешь. Только давай всё-таки на ты.
– Хорошо. Что ты пишешь, Феликс?
Феликс принялся уплетать яичницу. Горячая пища приятно согревала брюхо, заставляя по-доброму глядеть на мир.
– Что пишу? – повторил Феликс, не переставая орудовать вилкой. – Мальчик Васька у меня на Белом море, и с ним приключилась целая история…
Он вкратце пересказал, что успел сотворить за ночные часы.
– И чем закончилось? – заинтересовался Павел.
– Не знаю пока, – беспечно отозвался Феликс. – Но классовую борьбу я выкину.
– А почему вы…то есть ты вдруг начал о нём писать, об этом мальчике?
– Почему? – удивился Феликс. – Что значит почему? Пишется и всё.
– Дело в том, – объяснил Павел. – Что я знаю эту историю с другой стороны. Как настоящую. Детали, конечно, отличаются, но суть отражена верно.
– Во как?
Они неловко замолчали, словно родственники, ненароком помянувшие за праздничным столом утопленника.
– Так значит, ты друг Эча?
– Это так.
– Его миссия удалась? Он обещал мне прислать кого-то из своих друзей, которые ну… как я…
– Я тоже в каком-то смысле лунник.
– Это так называется? Как-то инфантильно звучит.
– Есть много названий, – Павел пожал плечами. – Перейдём к делу?
– Давай.
– Тебе знаком профессор Сосновский? Математик?
– Ммм… а давно он стал профессором?
– Ученый математик по фамилии Сосновский, – поправился Павел.
– Знаком.
– Ты ему писал? Я имею в виду отсюда?
– Давай внесём ясность, – понизил голос Феликс. – Ты из будущего? Как Эч? Откуда ты знаешь про мои писательские дела?
– Это долго рассказывать, Феликс. Я хочу сначала понять, сможем ли мы договориться.
– О чём?
– Мне нужно спасти мир, и ты способен помочь.
Феликс собрал остатки яичницы хлебным мякишем и отправил его в рот. «Проще всё это объяснить сумасшествием, – меланхолично подумал он. – Все сумасшедшие. Эч, этот седой Павел. Или я умом трёхнулся. Воображаю, что во временном кармане, а на деле лежу где-нибудь в больничке в смирительной рубашке».
– Мир, говоришь?
Павел кивнул.
– И что мне нужно делать?
– Всё, что ты и так делал, коротая вечность.
– Вечность? – удивлённо протянул Феликс. – Ну ты, парень, даешь. Разве это вечность?
Он поставил поверх тарелки, очищенной от яичницы, тарелку поменьше с блинами.
– Вечность – это что-то райское, – а здесь… – Феликс махнул рукой. – Нет, горы – это прекрасно, не подумай. Но…
Павел ждал. Странным он был, этот седой вояка. Молодой лицом, но белый волосами и глаза словно тоже поседевшие – будто видели в сто раз больше, чем должны были. И радости в нём нет. Даже он, Феликс, в своём отчаянии жизнерадостнее будет.
– Ладно, – махнул рукой Феликс. – Ничего особенного я не делал, так что почему бы и не повторить. Но как это поможет спасти мир?
– Информация, правильно поданная, способна изменить будущее.
– Мои опусы что, доходят до адресата? – развеселился Феликс.
– Дойдут, если всё сделать верно, - поправил Павел. – Я дам инструкции. Если у нас всё получиться, то я обещаю вытащить вас отсюда.
– Как?
– Мы обсудим и это, - терпеливо сказал Павел. – В своё время.
– Ну, хорошо… Однако у меня есть предварительное условие. Аванс, так сказать.
– Я слушаю.
– Что за история с мальчиком Васькой? Ну, настоящая?
Павел кивнул.
– Мальчик осторожно брёл по каменистому берегу… – с лёгкой улыбкой процитировал он Феликса. – Солнце клонилось к закату…
Кромешник
Мальчик осторожно брёл по каменистому берегу. Солнце клонилось к закату, играя бликами на удивительно спокойной морской глади. Идти было непросто. Валунчики, покрытые зелёными водорослями, скользили. Того и гляди, сорвётся ступня, напорешься на острую кромку. Плохо будет. Кожаные поршни на ногах поистрепались, один неосторожный шаг и порвутся. Приходилось тщательно выбирать, куда ступать.
Вода плескалась чуть-чуть, жирные чайки лениво покачивались на слабой волне, не обращая внимания на рыбьи всплески. Мальчик поглядел на них с завистью. Брат Филька сейчас зуйком на отцовском карбасе, на промысле. Работа, конечно, трудная – и снасти чинить, и обед готовить, зато дело мужское, правильное. Когда-то дрались они с Филей, мать завсегда на них ругалась. Сейчас-то бы не дрался. Не увидеть ему Филю никогда, и самому в зуйки на большую воду не пойти. Грешник, потому что. Мальчик подтянул великоватую братнину верховицу.
Небо густело синевой. Полоска на западе ещё горела оранжевым, но над головой синь уже начинала перетекать в черноту. Сосновый лес сонно ждал ночного покоя. Вон макушки качаются медленно-медленно. Так кошка на печке дремлет. Глаза сожмурит, а потом морда вниз «тюк», и котейка проснётся, встрепенётся. А потом опять сомлеет. Хорошо сейчас в избе. Печь натоплена, аж жаром обдает, если близко стать. Мать рыбник испекла, духовито в горнице, Ваську из лесу ждёт. А Васька из лесу да к морю, да бегом сюда, ушёл из дому. Скучно матери-то и тревожно. Мысли от Васьки к отцу с Филькой перекидываются. Как там в море на карбасе? Тишь обманчива, того и гляди сиверко задует. Встаёт мать к лампадке и молится. Так жалостливо стало Ваське, он даже замер. Может назад повернуть? Мало у него таких дней осталось-то. Когда совсем подрастёт, нельзя будет в доме оставаться, в первый же день убегать придётся.
